П.А.Беспрозванный

Я тоже из МГРИ

Сначала немного о себе. Поступил на гидрогеологический факультет МГРИ в 1955 г., после окончания средней школы. Выбрал профессию вполне осознанно: с детства увлекался минералогией, книгами Ферсмана, Обручева, Арсеньева, Нансена. Весной 1959 г. под лоэунгом «больше геофизиков семилетке» был переведен на геофизический факультет в собранную из таких же «переводников» группу РФ-55-7. Нам добавили год обучения и выпустили в мае 61 года.

Проработал год в «Гидропроекте» и затем 2 года в НИСе МГРИ, занимался неотектоникой под руководством проф. Н.И.Николаева. Тогда же вышла моя первая статья о математико-статистическом анализе неотектонических карт. С 1964 по 1984 гг. работал в геофизических партиях Мингео РСФСР, специализировался в использовании математических методов и ЭВМ в нефтяной геологии. Объекты – Удмуртия, Прикаспий, Предкавказье, Западная и Восточная Сибирь, Сахалин. Принимал участие в разработке и запуске в эксплуатацию двух автоматизированных систем для решения задач гравиразведки и комплексной интерпретации геолого-геофизических данных (обе системы отмечены медалями ВДНХ).

В 1974 г. закончил заочную аспирантуру в ИФЗ (руководитель – В.А.Кузиванов) и защитил кандидатскую диссертацию. В 1984 г. перешел на работу во ВНИИЯГГ, где занимался тем же применительно к задачам рудной геологии по Средней Азии и общетектоническим анализом, в том числе – линеаментами и кольцевыми структурами.

В 1987 г. познакомился с оригинальными и перспективными работами Э.В.Бородзича (ВИМС) по современной геодинамике. Сначала принял участие в этих работах на факультативной основе, а затем, в 1988 г. перешел в ВИМС, целиком сосредоточившись на этих работах. С 1992 г. вместе с группой Бородзича перешел в ИФЗ, где мы продолжаем эти работы и сейчас. Моя должность – старший научный сотрудник группы при директоре ИФЗ.

Теперь о МГРИ. Для меня годы учебы в институте – это важнейший этап в жизни, источник замечательных ностальгических воспоминаний. Там мои корни.

МГРИ не обманул меня в моих ожиданиях. Нам читали лекции такие корифеи, как М.В.Муратов, Н.И.Николаев и В.Е.Хаин; Л.М.Альпин, Е.К.Мудрецова, И.И.Гурвич и Ю.М.Якубовский; В.А.Приклонский, и И.С.Комаров; с теплым чувством вспоминаю Г.Ц.Тумаркина, А.Г.Тархова, Д.С.Кизевальтера, К.Н.Лащилина, А.В.Лебедева, Р.С.Карпинскую, бессменного «дядьку» нескольких поколений студентов А.Г.Конского и многих других. В соседних зданиях МГУ активно функционировало Московское общество испытателей природы, и мы бегали на доклады А.А.Богданова, А.В.Пейве, В.В.Белоусова – следили за тем, как они «испытывают природу». Выступали в нашем институте такие колоритные личности, как первооткрыватель Норильска Н.Н.Урванцев, министр геологии А.В.Андропов, поэт Е.А.Евтушенко. Годы моей учебы попали на начало «оттепели» – от 20-го съезда до полета Гагарина, и это наложило на нас яркий отпечаток. Так, вскоре после коллективного чтения закрытого доклада Хрущева съезду поднялась стихийная кампания за демократизацию институтских порядков, включая свободное посещение лекций и увольнение неугодных нам преподавателей. Дело дошло до того, что утихомиривать институт явилась Е.А.Фурцева...

МГРИ не обманул меня в моих ожиданиях, несмотря на то, что я учился не по той специальности, о которой мечтал при поступлении, и что работаю не совсем по той узкой специальности, по которой закончил институт. Меня всегда поражало, что такой в общем-то небольшой институт (по числу студентов раз в десять меньше, чем, например, МВТУ) входит в пятерку вузов, обеспечивающих львиную долю потребностей страны в геологах. Где бы я ни работал, куда бы ни ездил, – везде есть «мгришники», везде они составляют корпоративное братство, везде марка института была для меня лучшей визитной карточкой, облегчающей знакомство и деловые контакты.

Очень часто я с удовольствием замечал, что профессионально выпускники МГРИ подготовлены лучше (или, по крайней мере, не хуже) выпускников геофака МГУ, МИНГа и других геологических вузов. Из моих однокашников вышли и геологи-практики, и ученые, и преподаватели, и руководители самых различных рангов – вплоть до директоров институтов и министров геологии. (Экзотические примеры не в счет, хотя можно назвать и писателей, и артистов, и корреспондента ТВ.) Конечно, мы в студенческие годы отдавали дань традиционной студенческой вольнице – и прогуливали, и влюблялись, и веселились; но к своей профессии относились очень серьезно. Особенно наглядно это проявилось, например, в нашей группе гефизиков-«переводников», вынужденной ускоренным темпом осваивать математику и физику, радиотехнику и геофизические дисциплины. Как водится, осенью нас послали собирать картошку. Мы честно отработали две недели, но на требование райкома остаться до конца месяца ответили категорическим отказом и в полном составе явились в институт на лекции. Именно на лекции, а не в злачные места, т.к. понимали авантюрность переквалификации за год до выпуска (включая преддипломную практику и дипломное проектирование) – и хотели с честью выйти из этой авантюры.

Особо хочу остановиться на эпопее, в которую меня втянула судьба – эпопее компьютеризации геологии и геофизики. Я, как и большинство моих ровесников-геологов, не предполагал, учась в институте, что буду работать с ЭВМ. Но получилось почти по комической сентенции: если нельзя, но очень хочется, – то можно. Нам было очень интересно, очень хотелось заняться этой заманчивой работой. И вот что оказалось: основные достижения в этой области получены не профессионалами-математиками, а любителями-геологами и геофизиками, т.е., строго говоря, самоучками, ставшими профессионалами. Причем многие из этих самоучек сегодня кандидаты и доктора именно физико-математических наук. Да и мой опыт показывает, что новые проблемы на стыке математики и геологии гораздо результативнее решали не математики по образованию, а геологи и геофизики. И здесь школа МГРИ проявилась во всем блеске.

Я считаю, что главное, чему нас научили в МГРИ, – это учиться, осваивать новое до профессионального уровня.

Особую сторону шести лет в институте составляла вторая жизнь – туризм, альпинизм и песни. Из приблизительно тысячи студентов института в туристской и, особенно, альпинистской секциях занималось по 50-100 человек. (Кстати, в студенческом научном обществе – не меньше. Я помню неоднократные выезды в Подмосковье ста человек с альпсекцией и еще ста человек с минералогическим кружком.) А уж пели – просто все, включая преподавателей.

Конечно, с нашим ритмом учебы, при ежегодных летних практиках до сентября-октября ездить в альпинистские лагери было непросто. Но и тут: очень хотелось – и оказалось, что можно: организовали на паях со строительным институтом самодеятельный альплагерь – Альпиниаду. Правда, и она наполовину сорвалась (из двух смен проработала только одну), но не по нашей вине: контрольно-спасательная служба закрыла на Кавказе весь альпинистский сезон. Кстати, именно из-за подобных бесчисленных неожиданностей я позже переключился на байдарку: сам себе хозяин, сам за себя отвечаю. Между прочим, я, выросший в эвакуации и в трудные послевоенные годы, был в детстве довольно болезненным, но активные и с удовольствием занятия спортом в те же институтские годы дали мне заряд физических сил на всю жизнь.

Песни... Это вообще особая тема, особая жизнь. В каком-то смысле – параллельная жизнь, не пересекающаяся с официальной песенной культурой. Даже противопоставленная ей. Из всех официальных песен мы пели только песни военных лет, близкие нам по жанру, по искренности. Да и то предпочитали песни, не вошедшие в песенники советских композиторов (например, «Баксанскую» – песню военных альпинистов). Пели совершенно не так, как поют сейчас, и даже не так, как стали петь вскоре барды: один поет со сцены, а все слушают. Нет, мы пели вместе – у костра, в электричке, в общежитии. Помню, как ехал в поезде до Иркутска на свою первую полевую практику: вместе со мной ехало пятеро моих однокурсников в Забайкалье, и мы все пять дней (поезда ходили медленнее, чем сегодня) пели, не повторяясь ни разу! В 1957 году, к Московскому фестивалю молодежи институт подготовил и издал (в типографии Хлебиздата!) сборник песен МГРИ – чуть ли ни первый из подобных сборников. Он был предметом вожделений всех студентов и выпускников МГРИ. Горжусь, что половина этого сборника была заимствована из моей заветной тетрадки.

Потом были и конкурсы песен (в том числе, кажется, третий конкурс московских вузов проходил в МГРИ), потом Игорь Сидоров и Роза Ченборисова из параллельной группы геофизиков сочинили «Люди идут по свету», ставшую столь популярной. Потом инициативу перехватил МГПИ и просто яркие индивидуальности – Б.Окуджава, С.Никитин, В.Высоцкий, да и среди геологов несколько прекрасных авторов: А.Лорес, В.Туриянский. Но культура, жанр коллективной песни (не хор, не ансамбль, а совместное пение, как на посиделках, как в казацком курене), объединяющий поющих, дающий ощущение члена братства, – это расцветало в МГРИ.

Сейчас, в мои 55 лет (возраст немалый) я отдаю себе отчет, что сделал далеко не все и не так, как думал в 20 лет. Но то, что я смог сделать, – во многом благодаря МГРИ. И вообще, хотя я не всегда формулирую этого явно даже для себя, но всегда нутром ощущаю: я из МГРИ.