Станислав ЛЕМ: Фильмография: Солярис Solaris
Художественный фильм.
СССР (Мосфильм), 1972.
Цветной, 168 мин.
Бюджет: 1 млн руб.
Режиссёр: Андрей Тарковский.
Авторы сценария: Андрей Тарковский, Фридрих Горенштейн.
Главный оператор: Вадим Юсов.
В ролях:
| Донатас Банионис – Крис Кельвин (озвучивал Владимир Заманский). |
| Наталья Бондарчук – Хари. |
| Николай Гринько – Ник Кельвин. |
| Ольга Барнет – Мать Криса. |
| Тамара Огородникова – Анна, тётка Криса. |
| Владислав Дворжецкий – Анри Бертон. |
| Виталик Кердимун – Сын Бертона. |
| Татьяна Малых – Племянница Криса. |
| Александр Мишарин – Председатель Комиссии. |
| Юлиан Семенов – Председатель научной конференции. |
| Георгий Тейх – Профессор Мессенджер. |
| Баграт Оганесян – Французский ученый Тархье, участник конференции. |
| Сос Саркисян – Гибарян. |
| Анатолий Солоницын – Сарториус. |
| Юри Ярвет – Снаут (озвучивал Владимир Татосов). |
| Ольга Кизилова – Гостья Гибаряна. |
| В.Стацинский – Крис в молодости. |
Валентина Суменова.
Продюсер: Вячеслав Тарасов.
Композиторы: Эдуард Артемьев, Вячеслав Овчинников, Иоганн Себастьян Бах.
Главный художник: Михаил Ромадин.
Звукооператор: Семён Литвинов.
Режиссёр: Ю.Кушнерев.
Оператор: Евгений Шведов.
Комбинированные съёмки:
Оператор: В.Севостьянов.
Художник: А.Клименко.
Монтажёры: Людмила Фейгинова, Нина Маркус.
Грим: В.Рудина.
Костюмы: Нелли (Елена) Фомина.
Ассистенты режиссёра: А.Идес, Лариса Тарковская, Мария Чугунова, Юрий Кушнерёв.
Ассистенты оператора: Юрий Невский, В.Шмыга.
Художники-декораторы: С.Гаврилов, В.Прокофьев.
Художник-фотограф: Вадим Мурашко.
Бригадир светотехников: Е.Парамонов.
Редакторы: Н.Боярова, Л.Лазарев.
Режиссёр-практикант: Н.Манн.
Консультанты: доктор технических наук Л.Лупичев, член-корреспондент АН СССР И.Шкловский.
Директор картины: Вячеслав Тарасов.
Награды:
Большой специальный приз на Международном Каннском кинофестивале 1972 года.
Приз на XXVIII Международном кинофестивале в Карловых Варах 1972 года.
Премия за лучшее исполнение женской роли (Наталья Бондарчук) на IX международном кинофестивале в Панаме 1973 года.
Эскизы художника М.Ромадина:
Постеры:
Кадры из фильма:
Фотографии:
Библиография:
Безелянский Юрий. Тайны «Соляриса»: [О съёмках к/ф по роману С.Лема] // Сов. культура (М.). – 1970. – 20 июня
Духина Виктория. Путешествие в двадцать первый век: [Эскизы худож. М.Ромадина к к/ф «Солярис»] // Сов. культура (М.). – 1970. – 20 авг. – С. 3
Тарковский Андрей. «Солярис» – без экзотики / Диалог с режиссером вел критик Н.Абрамов // Лит. газета (М.). – 1970. – 4 нояб. (№ 45). – С. 8
|
Экран 1970-1971: Обозрение киногода / Сост. и инт. – С.Черток; Худож. В.Валериус; Ред. В.Головской; Худож. ред. Г.Александров. – М.: Искусство, 1971. – 304 с. 50.000 экз. (п).
|
Брокш Э. Репетиция, дубль, репетиция...: [По материалам беседы с Д.Банионисом о работе в к/ф «Солярис»] // Лит. газета (М.). – 1971. – 29 сент. (№ 40). – С. 8
Духина Виктория. «Солярис» в Японии: [О съёмках к/ф по роману С.Лема] // Сов. культура (М.). – 1971. – 28 дек. – С. 3
Ромадин Михаил. Прогнозы художника: [О съёмках к/ф по роману С.Лема] // Сов. экран (М.). – 1971. – № 3. – С. 4
Тарковский Андрей. По дороге к фильму «Солярис» / Интервью взял В.Ревич // Сов. экран (М.). – 1971. – № 3. – С. 16
Тарковский Андрей. Там нас ждет неизвестное: [О съёмках к/ф по роману С.Лема] / Беседу вел Г.Иноземцев // Труд (М.). – 1971. – 9 сент. – С. 4. – (Идут съемки)
Tarkowski A. Dlaczego właśnie «Solaris»? // Nurt (Poznań). – 1972. – Nr. 8.
Tarkowski A. Ziemska moralność w kosmosie czyli «Solaris» na ekranie: Rozmowa z Andriejem Tarkowskim // Tygodnik Powszechny (Kraków). – 1972. – Nr. 42.
Обсуждаем кинофильм «Солярис» // Вопросы литературы (М.). – 1973. – № 1. – С. 68-106. – (Диалоги. Наука, человек, нравственность).
|
Экран. 1972-1973 / Сост. и авт. интервью С.Черток; Худож. О.Раздобудько; Ред. В.Головской; Худож. ред. Г.Александров. – М.: Искусство, 1974. – 256 с.: ил. 50.000 экз. (п).
|
В «Солярисе» речь шла о людях, затерянных в космосе и вынужденных, хотят они того или нет, добывать какой-то новый кусочек знания. Эта как бы извне заданная человеку бесконечная устремленность к познанию по-своему очень драматична, ибо сопряжена с вечным беспокойством, лишениями, горем и разочарованиями – ведь конечная истина недостижима. К отму же человеку дана еще и совесть, заставляющая его мучиться, когда его действия не соответствуют законам нравственности, – значит, и наличие совести тоже в определенном смысле трагично. Разочарования преследовали героев в «Солярисе», и выход, который мы предложили, был, в общем-то, иллюзорен. Он был в мечте, в возможности осознания ими своих корней, тех крепей, которые навсегда связали человека с породившей его Землей. Но и эти связи тоже не были достаточно реальны. /.../
К сожалению, в «Солярисе» все-таки было слишком много научно-фантастических атрибутов, которые отвлекали от главного. Ракеты, космические станции – их требовал роман Лема – было интересно делать, но теперь мне кажется, что мысль фильма выкристаллизовывалась бы отчетливее, крупнее, если бы всего этого удалось избежать вовсе. Думаю, что реальность, которую привлекает художник для доказательства своих идей, должна быть, простите за тавтологию, реальной, то есть понятной человеку, знакомой ему с детства. Чем реальнее – в этом смысле слова – будет фильм, тем убедительнее будет автор.
Тарковский Андрей. Перед новыми задачами // Искусство кино (М.), – 1977. – № 7. – С. 116-118.
– Если я хорошо помню интервью, которые вы дали по поводу экранизации «Солярис», вы не очень лестно отзывались как о фильме, так и о режиссёре Тарковском?
– К этой инсценировке у меня принципиальные возражения. Во-первых, я хотел бы увидеть планету Солярис, но, к сожалению, режиссёр не предоставил мне такой возможности, поскольку делал камерное произведение. А во-вторых, – я и сказал это Тарковскому во время ссоры, – он вообще снял не «Солярис», а «Преступление и наказание». Ведь из фильма следует лишь то, что этот паскудный Кельвин доводит Хари до самоубийства, а потом его за это мучают угрызения совести, вдобавок усиливаемые её новым появлением; к тому же это появление сопровождается странными и непонятными обстоятельствами. Этот феномен очередных появлений Хари был для меня воплощением некоторой концепции, которую можно выводить чуть ли не от самого Канта. Ведь это Ding an sich, Непостижимое, Вещь в Себе, Другая Сторона, на которую нельзя перебраться. При том, однако, что в моей прозе это было проявлено и соркестрировано совершенно иначе... Однако должен вас предостеречь, что всего фильма я не видел, кроме двадцати минут второй части, но я хорошо знаю сценарий, потому что у русских есть привычка делать экземпляр для автора.
И уж совершенно ужасным было то, что Тарковский ввёл в фильм родителей Кельвина и даже какую-то его тётю. Но прежде всего – маму, а мама – это мать, а мать – это Россия, Родина, Земля. Это меня уже совсем рассердило. Мы были в то время как два коня, которые тянут один воз в противоположные стороны. Впрочем, позже подобная история приключилась и со Стругацкими, когда Тарковский снял «Сталкер» на основе «Пикника на обочине» и сделал из него такой паштет, который никто не понимает, но он в самый раз печальный и понурый. Тарковский напоминает мне поручика эпохи Тургенева – он очень симпатичный и ужасно обаятельный, но в то же время всё видит по-своему и практически неуловим. Его никогда нельзя «догнать», так как он всегда где-то в другом месте. Просто он такой есть. Когда я это понял, то успокоился. Этого режиссёра нельзя переделать, и прежде всего ему ничего нельзя втолковать, потому что он в любом случае всё переделает «по-своему».
В моей книге необычайно важной была вся сфера размышлений и познавательно-гносеологических проблем, которая крепко увязывалась с соляристической литературой и самой сущностью соляристики, но в фильме, к сожалению, все эти качества были основательно выхолощены. Судьбы людей на станции, которых в фильме мы видим лишь фрагментарно при очередных наездах камеры, – это вовсе никакой не экзистенциальный анекдот, а великий вопрос, касающийся позиции человека в космосе и т.д. У меня Кельвин решает остаться на планете без малейшей надежды, а Тарковский нарисовал картину, в которой появляется какой-то остров, а на нём домик. Когда я слышу о домике и острове, то из кожи вон лезу от раздражения... В общем, эмоциональный соус, в который Тарковский поместил моих героев, не вспоминая уже о том, что он полностью ампутировал научный пейзаж и ввёл кучу странностей, – всё это для меня совершенно невыносимо...
Лем Станислав. Так говорил... Лем. – М.: АСТ; АСТ МОСКВА; ХРАНИТЕЛЬ, 2006. – С. 180.
|