 |
|
Интернет-конференция «Сократ»
Морозова Инна, ученица 10 класса МАОУ гимназии № 18
Чудо претворение воды в вино в повести В.Д.Колупаева «Фирменный поезд «Фомич»
Научный руководитель: Колупаева О.В., Учитель по литературе
Томск, 2013
Введение
Особенно остро дискуссия о проблемах взаимоотношений литературы и религии развернулась в 90-х годах прошлого века. После 1991 года было переведено немало образцовых произведений латиноамериканской мистики (неточно именуемой «магическим реализмом»), а также англо-американского хоррора. Читатель-атеист, читатель-агностик понемногу «вводился» в мир, не подчиняющийся физико-математическим императивам. Казалось, что в стране происходило поистине «второе крещение Руси», в связи с чем интерес к религиозным вопросам и, в частности, к мистике резко возрос. В первой половине 90-х Церковь пополнилась миллионами интеллектуалов. Тогда многие говорили: завелась мода на религию. Естественно, что появилось желание читать такую художественную литературу, в которой находили бы пищу мысли, чувства, идеи верующего человека, ставились бы вопросы, мучающие его. Современная реалистическая, постмодернистская литература оказались не в состоянии удовлетворить подобного рода запросы. А классика не настолько универсальна, чтобы совершенно и полностью удовлетворять чаяния современного образованного человека.
Поэтому в середине 90-х вновь появились произведения, откровенно апеллирующие к христианской ортодоксии и христианской мистике. Дмитрий Володихин в статье «Постсоветская фантастика и ее восприятие христианства» пишет: «Возрождение старой литературной традиции началось, но свои задачи писатели понимали по-разному. Причем в фантастике этот процесс шел достаточно быстро, может быть, быстрее, нежели в литературе «основного потока».
Д.Володихин предлагает следующую классификацию фантастической литературы с т. зр. освоения ею религиозной тематики:
1. Фантастика, в которой нашли отражение антихристианские мотивы.
2. Далее следует сектор фантастов, для которых вся христианская традиция – и догматика, и культура, и этика, – такой же материал для литературных или историко-литературных игр, как и любая другая философия, как и культурное наследство любой произвольно взятой цивилизации. Этот сектор можно назвать эгалитаристским: для него характерно отсутствие какой-либо культурной иерархии, своего рода «всесмешение».
3. Следующий сектор современной «фантастической литературы» состоит из авторов, выделяющих христианство как нечто исключительно важное для судеб всего мира, но не склонных к ортодоксальной точке зрения – ни по части догматов, ни по части истории. «...для многих наших современников возрождающая христианская традиция не стала чем-то подлинно большим, чем областью творческих спекуляций. «Спекуляции» тут стоит понимать совершенно в определенном смысле: ни христианское мироощущение, ни христианский символизм и мистика веры для них были непроницаемы, т.е. являлись лишь областью спекулятивно-светской, но никак не священной и святой. И эта тенденция в современной культуре вообще только нарастает, поскольку в свое время ее первые «ядовитые цветы» были критикой никак не оценены».
4. Авторы, которые приемлют христианскую ортодоксию и христианскую мистику, главным образом, в православной полноте, хотя есть исключения. В большинстве случаев, эти люди предъявляют свою приверженность к христианским ценностям открыто и достаточно активно, впрочем, без агрессии. Именно на этой почве родилась так называемая «сакральная фантастика». Для сакральной фантастики характерна уверенность автора в существовании сверхъестественных сил и их постоянном вмешательстве в жизнь нашего мира; борьба, происходящая между ними, требует участия людей, и человек может так или иначе выбрать свое место в противостоянии. Это означает не только «выбор веры», но также выбор нравственный, выбор образа жизни и действий. Фантастическое допущение принимает вид чуда, которое невозможно объяснить с точки зрения науки или рациональной философии.
Как же отнеслась к проблеме соотношения фантастики и религии сама Церковь?
Иероманах Серафим (Роуз) считает: «Растущее увлечение современного человека научно-фантастическими темами – прямое отражение потери традиционных религиозных ценностей». В книге «Православие и религия будущего» в главе «Знамения на небе», размышляя о духе научной фантастики, он пишет, что этот дух «проистекает из служащей ему основой философии, или идеологии, которая чаще подразумевается, чем находит себе объяснение в словах и которую разделяют практически все, кто творит в области научной фантастики». Эту философию, по его мнению, можно изложить в следующих основных пунктах (приведем ее в сокращенном варианте):
1. Религия, в традиционном смысле, отсутствует или преподносится весьма поверхностно или искаженно. Сам по себе этот литературный жанр, безусловно, является продуктом «постхристианской» эры. Вселенная в научной фантастике – всецело мирская, хотя нередко с мистическими обертонами оккультного или восточного характера. Бог если и упоминается вообще, то лишь как неопределенная и внеличностная сила, а не личностное существо.
2. Центром научно-фантастической вселенной (вместо отсутствующего Бога) является ЧЕЛОВЕК – обычно не такой, как сейчас, а такой, каким он «станет» в грядущем согласно современной мифологии эволюции. И хотя в героях научно-фантастических историй еще можно признать людей, весь интерес автора сосредоточен на их общении с «суперменами» (сверхчеловеками) разного рода, от «высокоразвитых» рас будущего (а порой и прошлого) до обитателей других галактик.
3. Мир и человечество будущего видятся научным фантастам как некая «проекция» современных научных открытий; на самом же деле, однако, эти «проекции» удивительно близко напоминают ежедневную реальность оккультных и откровенно демонических опытов многих веков. Среди свойств, которыми обладают «высокоразвитые» существа будущего, мы видим такие: общение путем телепатии, способность левитировать, материализовываться и дематериализовываться, превращать видимую форму вещей или создавать иллюзорные сцены и существа силой «чистой мысли», передвигаться со скоростями, намного превышающими возможности современной техники, завладевать телами землян; а также развитие «духовной» философии, которая «превыше всех религий» и сулит состояние, в котором «развитые разумные существа» уже более не будут зависеть от материи. Все это – стандартные приемы и посулы колдунов и бесов.
4. Как «футуристский» жанр, научная фантастика почти по самой своей природе склонна к утопичности; немногие романы или рассказы посвящены целиком описанию совершенного общества будущего, но в большинстве из них авторы пишут об «эволюции» современного общества, превращающей его в нечто более высокое, или о встречах с высокоразвитой цивилизацией иных планет, надеясь на возможность разрешить сегодняшние проблемы и справиться со всеми недостатками человечества.
Автор заключает свои размышления следующим выводом: «Одним словом, сама научно-фантастическая литература XX века является ясным знаком потери христианских ценностей и христианского взгляда на мир; она стала могучим средством насаждения нехристианской философии, взглядов на жизнь и на историю, в основном под неприкрытым или замаскированным влиянием оккультизма и восточных религий; в критическое время переломов и переходного состояния человечества она стала главной силой, заставляющей надеяться или даже ждать «гостей из космоса», которые решат все проблемы человечества и поведут человека к новому, «космическому», веку в истории. И хотя с виду научно-фантастическая литература научна и нерелигиозна, на самом деле она является ведущим проповедником (в мирской форме) того «нового религиозного сознания», которое затопляет человечество по мере отступления от христианства».
В работе мы попытаемся ответить на вопрос: действительно ли фантастика, даже в сакральном своем варианте, является «ясным знаком потери христианских ценностей»; действительно ли она заставляет надеяться и ждать «гостей из космоса», которые решат все проблемы человечества и поведут человека к новому «космическому веку»?
Ответ на этот вопрос мы будем искать не в фантастике 90-х годов, в которой отразилась эпоха со своими религиозными поисками. Обратимся к эпохе 70-х, советской, застойной, когда, казалось бы, сама религия («Опиум для народа») была успешно искоренена, а тема «Евангелие и художественная литература» была сама по себе абсурдной, а не дискуссионной.
Основная часть
Обратимся к повести российского писателя-фантаста, томича, Виктора Колупаева «Фирменный поезд «Фомич», которая была опубликована в Москве, в издательстве «Молодая гвардия» в 1979 году.
Сама история издания этого произведения фантастична. Вот как запомнил и передал эту историю в своей статье о писателе абаканский журналист Борисов В.И.: «Не подозревая, что в редакции фантастики «Молодой гвардии» произошел переворот, привыкший, что там со вниманием относятся к его творчеству, отослал он «Фомича» и стал ждать. Проходит некоторое время, из издательства ни привета, ни ответа. По каким-то делам случилось ему быть в Москве, он зашел в издательство, и редактор его книги, Д.Зиберов, выдал ему рукопись, сказал, что она слишком велика, поэтому ее пришлось сократить на треть. Посмотри, мол, что от нее осталось. И проставь везде ручкой букву «р», которая не пропечатана как следует. Дали ему на эту работу три дня. Виктор Дмитриевич днями занимался командировочными делами, а по ночам проставлял эту злополучную букву «р» и пытался хоть как-то связать концы с концами в изуродованном тексте.
Каково же было его изумление, когда в выпущенной книге он не обнаружил ни одной своей поправки. Как были вырваны с мясом куски текста, так и остались. В результате там местами получилось так, что упоминается, как само собой разумеющееся, о событиях, которые были описаны в изъятых фрагментах, а местами видна явная нестыковка.
– Я решил, – говорил Виктор Дмитриевич, – как только появится какая-нибудь разгромная рецензия, подам в суд на редактора. Но никто ничего об этом не написал, а в «Книжном обозрении» вообще появилась добрая рецензия.
Вы будете смеяться, но автором этой рецензии был я! И я действительно ничего не написал там об этих ляпах. А может, и написал, да сократили, теперь уж и не упомню. Ну, повинился Виктору Дмитриевичу, посмеялись тогда.
Но! Эта повесть, «Фирменный поезд «Фомич», так и не была ни разу после этого переиздана. Ни в исковерканном, ни в первоначальном виде. А жаль...».
Исследуя изданный текст повести, мы воспользуемся возможностью обращаться и к тексту оригинала, который сохранился в рабочих материалах писателя.
И все-таки, почему для нашей работы мы выбрали именно это произведение? В аннотации неизвестного автора, опубликованной в интернете к повести, написано: «Скорый поезд «Фомич» маршрутом Фомск – Марград – самый невероятный поезд в советской фантастике. Среди его пассажиров есть пришелец с другой планеты и человек, проживший миллион жизней, каждая из которых была вариантом одной и той же реальности. Писатель в этом поезде встретил наяву своего персонажа, с которым действительно произошло все то, что придумал писатель. А ещё в этом поезде исполняются любые желания, но с побочными эффектами, которые никто не может предугадать». «Вот так чудеса!» – восклицаем мы вместе с главным героем, рассказчиком, Артемом Мальцевым. И это восклицание героя не просто привычный оборот речи!
Чудес в повести, действительно, не перечесть! Человек атеистического сознания видит в событиях, происходящих в заплутавшем во времени и пространстве поезде, только неуемную фантазию писателя-фантаста; человек же верующий (или хотя бы культурный, образованный) чувствует явные параллели с библейским (в основном евангельским) текстом. Так первым делом обращает на себя внимание внезапное и ничем не обоснованное появление ребенка у Инги и Артема, которые даже не были до рождения сына Сашеньки знакомы друг с другом, – непорочное зачатие с предшествующими знамениями и благовещением (пророческий сон героя). Или изгнание из поезда «красивеньких» – «веселых и нужных ребят», «премилых существ», без которых не обойтись никому и которые «очень быстро заинтересовывали пассажиров, но, странное дело, это всегда приводило к ужасным ссорам»: «Ведь через час другой мы все тут перессоримся, передеремся, и поезд наш на совершенно законном основании перейдет к «красивеньким», как это случалось неоднократно с целыми человеческими обществами». Или еще пример: воскрешение из мертвых семьи Зинаиды Павловны.
Герои повести понимают, что с их поездом «творится что-то неладное», предполагают, что «поезд каким-то необъяснимым образом попал в другую реальность». Но, вероятно, дело в другом.
Цветан Тодоров в своей книге «Введение в фантастическую литературу», размышляя о природе фантастического и чудесного, пишет: «...фантастическое возникает лишь в момент сомнения – сомнения как читателя, так и героя, которые должны решить, принадлежат ли воспринимаемые ими явления к «реальности» в том виде, как она существует в общем мнении. В конце повествования читатель, если только не сам герой, все же принимает то или иное решение и тем самым покидает сферу фантастического. Если он решает, что законы реальности не нарушены и позволяют объяснить описанные явления, тогда мы относим произведение к иному жанру – жанру необычного. Если же, наоборот, он решает, что следует допустить существование иных законов природы, с помощью которых можно объяснить явление, то мы вступаем в сферу чудесного». Далее он приводит подробное объяснение того, что, по его мнению, следует считать фантастическим-необычным, фантастическим-чудесным, чудесным в чистом виде. В фантастическом-необычном события, которые кажутся сверхъестественными на протяжении всего повествования, в конце концов получают рациональное объяснение. В фантастическом-чудесном, повествование кончается принятием объяснения событий вмешательством сверхъестественного. Наконец, существует «чудесное» в чистом виде. В произведениях жанра чудесного сверхъестественные элементы не вызывают никакой особой реакции ни со стороны героев, ни со стороны имплицитного читателя. Чудесное характеризуется не отношением к повествуемым событиям, а самой их природой.
Как же относятся пассажиры «Фомича» ко всему тому, что происходит с ними? Вот типичные реакции: «сейчас произойдет что-то необычное», «таинственные истории», «вошло что-то таинственное», «словно полагая, что сейчас произойдет что-то необычное». «Они поверили таинственному пассажиру сразу, окончательно и бесповоротно. Я предполагаю, что они давно этого ждали. Должен был, должен был встретиться пришелец на их дороге!» или «Неужели мир так тесен? И стоит только сесть в фирменный поезд, как тут же встретишь пришельца...». Или «Я бы и сам поверил, но меня сбивала с толку обыденность обстановки. Вот так, в плацкартном вагоне, встретить пришельца с другой планеты?» И наконец: «Вот так иногда просто и тихо необычное входит в вашу жизнь».
Таким образом, очевидно, что все фантастическое в повести имеет природу чудесного. Более того, посмеем предположить, что чудесное в «Фомиче» напрямую соотносится с чудесным в Библии. Возникают закономерные вопросы, на которые мы и попытаемся найти ответы: какова роль этих «библейских» чудес в повести? В чем их сходство и различие с оригиналом? Можно ли через их анализ выйти на авторскую позицию?
В своем исследовании мы обратимся только к рассмотрению одного «чуда» – чуда претворения воды в вино, т.е. к анализу эпизода с бутылкой, «перерабатывающей воду в молдавский коньяк». Чудо претворения воды в вино – первое чудо, совершённое Христом. Описание данного чуда сделано только евангелистом Иоанном: «На третий день был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак. И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Жено? ещё не пришёл час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте.
Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения Иудейского, вмещавших по две или по три меры. Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их до верха. И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, – а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, – тогда распорядитель зовёт жениха и говорит ему: всякий человек подаёт сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберёг доселе. Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его». (Ин. 2:1-11)
Начало чудесам, странным происшествиям, «чему-то необычному и таинственному» было положено в фирменном поезде загадочным товарищем Обыкновенновым, который впоследствии оказывается пришельцем с планеты Ыбрыгым. Фамилия героя «Обыкновеннов» подчеркивает, казалось бы, его прозаичность, будничность, обычность. На самом деле можно говорить о намеренном использовании антитезы: обычное (фамилия) – необычное (внешность, поступки) Вот его описание: «В коридоре стоял крупный, представительный мужчина с портфелем в руке». Новый пассажир поначалу напоминает солидного чиновника, или ответственного работника госучереждения, или крупного ученого. Как потом выяснится, Обыкновеннов пишет диссертацию. Но далее: «Головой он загораживал потолочный плафон, и поэтому казалось, что из его головы исходят лучи». Герой-рассказчик сам отмечает: «Он был похож на бога (прим. – в оригинале «на Бога»), только в велюровой шляпе. И это в тридцатиградусную жару!». В дальнейшем в тексте встретится своеобразное объяснение тому, почему солидный интеллигентный человек не снимает, как это принято в культурном обществе (да и жарко же!) шляпу: ведь как только он ее снимет, «в купе вдруг почему-то станет светлее». Герой-рассказчик, который видит только представительного мужчину, «похожего на Бога» (а в оригинале он еще и характерно восклицает «Бог ты мой! Он ведь еще и в пальто!»), не может признать в вошедшем ЕГО. Способствуют этому как раз отвлекающие моменты: шляпа, пальто, обыденность, приземленность обстановки (купе поезда). А еще – атеистическое сознание: в пришельца поверить можно, в пришествие – нельзя. Хотя в оригинальном варианте (не подвергшемся цензуре!) описана реакция на появление Обыкновеннова других пассажиров: «Вместе с ним в купе вошло что-то необычное и таинственное. Я это чувствовал. И Тося, наверное, чувствовала, потому что забыла закрыть свой прелестный ротик и только испуганно хлопала ресницами». И далее, на наш взгляд, еще один важный момент: «И бабуся заметила нового пассажира, глаза ее радостно расширились, она словно знакомого встретила. Кто ее знает? Может, он ей сына напомнил». Молодой человек не понимает «радости» пожилой женщины, которая встретила «знакомого» (или восприняла явление Обыкновеннова как некий ЗНАК?), напомнившего ей Сына (Сына Божьего? или собственного Сына, вместе с которым она была когда-то приглашена в Кану Галилейскую?) Итак, «все молчали. Мужчина – величественно, мы – настороженно».
Обыкновеннов появляется в купе во время своеобразного «брачного пира»: Семен и Тося («Он нежно называл ее Тосик, она его весело – Семка»), «молодая супружеская чета», устраивают ужин, на который приглашают всех присутствующих. На столе царит необычное по тем временам изобилие продуктов: «Тося вручила мне ломоть хлеба с маслом и домашней ветчиной. А впереди, судя по столу, предполагалась обязательная в таких случаях вареная курица, колбаса, огурцы, помидоры, котлеты и что-то там еще». Не хватает только... чая. «Семен сорвался с места и убежал за чаем, а какой сейчас мог быть чай? Поезд-то еще стоял!» И действительно, предприимчивый «Семка» возвращается ни с чем: «– Вот, – пробормотал Семен, боком входя в купе. – Чаек, так сказать. Не откажите... за компанию... как положено». Но на подносе обнаруживается «шесть пустых стаканов».
На помощь приходит Обыкновеннов: «о столик стукнула литровая бутылка из темного стекла. На этикетке значилось: «Напитки разные, 0,5 л». Но бутылка была литровая». (В оригинале: «о столик стукнула бутылка коньяку. Бутылка была литровая. На этикетке аист нес в клюве виноградную гроздь. И еще на ней значилось: 0,5 л. Но бутылка была литровая, это точно. Рука пассажира чуть продвинулась вперед и о столик дзинькнули шесть серебряных рюмок»). Далее из странной бутылки, «наполняя стаканы», выливаются разные напитки: «У бабуси, судя по запаху, оказался чай, заваренный смородиновыми ветками. У меня – холодное молоко, чему я очень обрадовался. У Тоси и Семена газированная вода. Пассажиру в сером я передал что-то пахнущее валерьянкой. Сам товарищ Обыкновеннов держал в руках стакан чистейшей воды». (В ориг. – «Обыкновеннов и протянул руку за рюмкой. Она была полна. Да и пять других – тоже. Я и не заметил, когда он это успел проделать. ...
...Гражданин в сером повел носом как английский сеттер. Движение было недвусмысленным, я нагнулся и передал ему маленькое серебряное чудо, полное до краев. Старушка с чувством нюхала коньяк. Пассажир Обыкновенном держал рюмку в руке и смотрел на нее добродушно, но с достоинством. Отказываться было неудобно, да, по правде говоря, и не хотелось»).
Анализируя этот фрагмент, мы видим, что в книжном варианте каждый из героев получает свой напиток по принципу «каждому по потребности» (или «каждому по вере его»). У бабуси – традиционный деревенский народный смородиновый чай, подчеркивающий простоту, непритязательность ее желаний; у Артема – любимое им молоко – напиток питательный, оздоравливающий; у молодоженов – газировка, своеобразная замена искрящегося шампанского, символизирующего веселье, радость, праздник (кроме того, газировка ассоциируется с детством, невинностью, что, безусловно, присуще героям, особенно Тосе); у странного пассажира в сером, который все время спрашивает «год, число, месяц?» – валериановые, успокоительные капли – именно они ему сейчас необходимы; у самого товарища Обыкновеннова – чистейшая вода, видимо, символизирующая чистоту и первооснову всего сущего.
Конечно, коньяк, который в оригинальном тексте наполняет шесть серебряных рюмок до краев несколько меняет нашу концепцию «каждому по потребности». Почему коньяк, а не вино? Коньяк – аристократ среди напитков, потому что воспринимается только как дорогой и ценный подарок, напиток празднества, примета роскошной трапезы и роскошного образа жизни в целом. Шумные застолья – не для коньяка. В 70-е не каждый человек мог себе позволить такую роскошь – поставить на обеденный стол коньяк. Это действительно «маленькое чудо»! Далее в книжном варианте он все-таки появится: делегированный из соседнего купе «во спасение души» огромный мужчина одолжит у героев «интересную бутылочку», в которую «наливаешь сырую воду, а выливаешь коньяк!» Правда, у другого пассажира «только газированная вода получается». Все-таки кому – что, от человека зависит.
Далее, как водится, герои начинают знакомиться, разговаривать. «Я, Семен, а особенно Тося, нет-нет да и посматривали украдкой на шестого пассажира, словно полагая, что сейчас произойдет, что-то необычное. Сами того не замечая, мы подогревали в себе интерес к нему, сами взвинчивали себя, начиная вспоминать таинственные истории». (Далее в оригинале «Тося рассказала про петуха, который у них в деревне кричал человеческим голосом. Семен поклялся, что у него с крючка однажды сорвался вот та-а-а-кой карась и ушел в глубь озера, ехидно помахивая при этом плавниками. Я рассказал про своего сослуживца, который сам – заметьте! никто его не заставлял – написал заявление о понижении в должности»). Пассажир Обыкновеннов слушал нас внимательно и даже сам рассказал историю про Змея Горыныча.
– А-а... – засмеялась Тося. – Ведь это сказка!
Мы по очереди поделились еще несколькими историями, вспоминали летающие тарелки, Бермудский треугольник и гигантских кальмаров. (В ориг. – «Мы по очереди поделились еще несколькими историями, вспомнили летающие тарелки, гигантских кальмаров и скорое наступление коммунизма в отдельно взятой стране». При этом «бутылка ходила по кругу, но почему-то не пустела»).
Этот фрагмент интересен тем, что все истории, рассказываемые героями, – это истории волшебные, чудесные, сказочные. Истории сами по себе, по своей тематике разные: от сказки про Змея-Горыныча до «сказки» «про скорое наступление коммунизма в отдельно взятой стране». Связывает их одно – чудеса в них не подлежат сомнению, никто из героев не оспаривает их правдоподобность и не ищет причин чудесного. Они безоговорочно верят и в то, что происходит с ними в поезде, только иногда призывая на помощь науку. Вот характерный текст: узнав, что Обыкновеннов пришелец, Семен и Тося «поверили таинственному пассажиру сразу, окончательно и бесповоротно. Я предполагаю, что они давно этого ждали. Должен был, должен был встретиться пришелец на их дороге!
Неужели мир так тесен? И стоит только сесть в фирменный поезд, как тут же встретишь пришельца...»
В оригинальном тексте есть еще один, на наш взгляд, важный момент:
«– Господи... – сказала Тося.
– Голубчик ты мой, – улыбнулась старушка».
Упоминание Господа, Бога встречается в речи героев («ради бога», «господи», «бог ты мой»), безусловно, в контексте времени как идиоматические выражения – всего лишь восклицания, модальные частицы. Но на уровне авторского сознания эти упоминания принципиальны. Например, остановимся на бабусином «голубчик ты мой». По Далю, голубчик – ласковое, приветливое обращение к милому, приятному человеку. Но «голубчик» образовано от слова «голубь». А голубь в христианской символике выступал в качестве эмблемы Святого Духа. Его два крыла означают любовь к Богу и к людям, шея и белое оперение – чистоту и невинность. Голубь – символ Святого Духа. В виде голубя Святой Дух сошел с небес во время крещения Иисуса. Поэтому голубь – любимая Богом птица. У католиков голубь – символ чистоты, невинности, покорности, ласки, любви, сосредоточенности и рассудительности. Христиане считают, что голубь воплощает собой плач, вздохи, и затем, после возрождения Христа, радость Марии Магдалины.
Обращение бабуси к героям – «голубчик», «голубушка». В контексте счастливого узнавания бабусей Того, кто перед ней предстал (об этом писалось выше), иначе звучит радостно обращенное к Обыкновеннову «Голубчик ты мой» (ср. «Боже ты мой»).
Интересно в этом плане и ответное Обыкновеннова, часто повторяемое им (казалось бы, и к месту и не к месту) «Будьте любезны!» В конце повести главный герой слышит недоговоренное «будьте лю...» и трактует так: «Будьте любезны? ... Будьте людьми! Будьте людьми! Вот что сказал мне на прощание товарищ Обыкновеннов. Будьте людьми! Всегда, везде, при любых обстоятельствах. Что бы ни произошло, оставайтесь людьми». Возможно, на уровне героя это и так! Но этимологически слово «любезный» связано с глаголом «любить». Если учесть повелительное наклонение «будьте любезны», то выражение можно трактовать и как «да любите друг друга» – общий наказ Христа в Нагорной проповеди.
Далее в эпизоде с волшебной бутылкой товарищ Обыкновеннов рассказывает историю своего «пришествия».
Цивилизация на планете Земля, когда на нее прибыли ыбрыгымцы, «носители истины», «проходила третью стадию из тысячи ста, пройденных» на их планете. «Целью экспедиции являлось ускорение развития земной цивилизации». Но все попытки «носителей истины» разбивались о непонятную логику землян. «Носители истины» гибли один за другим. Прекрасные дворцы и храмы превращались в руины. Проходили века и тысячелетия. В Евангелии от Апостола Иоанна читаем: «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня». (14:6). Это может означать следующее, считает один из участников православного форума имени Андрея Первозванного: «Сын Человеческий Иисус Христос (Бог и Человек одновременно) по Своему Человечеству – есть путь, истина и жизнь. Сын Человеческий Иисус Христос явил Собой Истину миру. Второй Истины быть не может. Значит весь мир должен отмерять от Этого Эталона. Христос есть носитель и даже сама Истина». Пришелец Обыкновеннов заключает свой рассказ: «С тоской и печалью смотрел я на странную планету. Ускорить развитие земной цивилизации не удалось». Более того, на наш взгляд, человеческая цивилизация, на примере «одной отдельно взятой страны», в которой предвиделось «скорое построение коммунизма» (лозунги того времени: «Наша цель – коммунизм», «Пятилетку за три года»), заплутала, как фирменный поезд «Фомич», и во времени и в пространстве, утратив четкие ориентиры (станции) и строго спланированный маршрут (все-таки поезд, у которого в «коммуне остановка», а не птица-тройка!)
Но и в этом фрагменте герои – пассажиры поезда воспринимают рассказанное Обыкновенновым только как историю вторжения (хоть и мирного) внеземной цивилизации: «Каково было наше состояние! Шутка ли! Ведь приоткрывалась завеса над одной из самых интереснейших тайн – пребывании пришельцев на Земле».
Александр Исаакович Мирер-Зеркалов в своей работе «Этика Михаила Булгакова», комметируя сцену появления Воланда в романе «Мастер и Маргарита», пишет о Берлиозе и Бездомном: «Однако последние в принципе не могут опознать своего собеседника-дьявола; на их слепоте действие и построено. А читателю необходимо его узнать, и для того даются литературные приметы сатаны». Похожее происходит и в повести В.Д.Колупаева. Действительно, в тексте анализируемого эпизода присутствуют некие знаки, символы, шифры, которые должны быть понятны только читателю подготовленному, имеющему специальные знания в области христианства и христианской теологии: «брачный пир» Тоси и Семена, шесть «водоносов» – стаканов (рюмок), наполненных «до верха», претворение воды в вино (коньяк или другие напитки), бутылки, «вмещавшей по две или по три меры» («На этикетке значилось: «Напитки разные, 0,5 л». Но бутылка была литровая»), Некто, похожий на Бога, Мать (бабуся), радующаяся своему Сыну. Кроме перечисленного можно отметить еще изображение на этикетке бутылки аиста, несущего виноградную ветвь. С одной стороны, это действительно символ молдавского виноделия. Но не так все просто! Вот что читаем в Книге символов: в христианстве «в большинстве случаев аист рассматривается как счастливый символ, в основном потому, что он истребляет змей. В данном контексте он символически связан с Христом и его апостолами, уничтожавшими сатанинские создания. В северных странах его регулярное возвращение весной позволяет рассматривать аиста как олицетворение праздника возрождения. В связи с этими, а также и другими символическими смыслами (например, представление о «птице души»; контакт с «водами творения», откуда идет все плодородие) аист приносит детей». Кстати, последнее можно рассматривать и как пророческий знак рождения детей у героя- рассказчика, которое произойдет этой же ночью в поезде. Изображение лозы и ее ветвей указывает на Христа и Церковь: «Аз есмь лоза, вы же рождие». Лоза с гроздьями винограда или птицы, клюющие гроздья, указывают на центральное таинств о Церкви – Евхаристию: люди или клюющие гроздья птицы представляют христиан, питающихся Телом и Кровью Христовыми. В Новом Завете – символ рая, земли, обетованной тем, кто причащается Телу и Крови Христовой.
Но в отличие от булгаковских читателей, читатели Колупаева вряд ли прочитывали глубинный подтекст происходящих событий: вместе с героями они были слепы. Приведем пример из воспоминаний В.И.Борисова: «Я хорошо помню, что когда я прочитал про такую бутылку в «Фомиче», первым делом удовлетворённо хмыкнул. Я тогда был увлечён задачами по развитию творческого воображения, сразу же уяснил для себя, что в данном случае был использован приём универсальности для создания новой фантастической идеи. А потом уже порадовался за автора, который так ловко применил этот приём. Идея универсальной бутылки некоторое время была весьма популярна в кругу моих знакомых, мы часто её вспоминали во времена застолий».
Выводы:
1. Евангельский текст глубоко зашифрован в тексте повести. Требуется очень внимательное и глубокое с комментариями прочтение для того, чтобы его обнаружить. Возможно, это намеренно сделано автором по цензурным соображениям того времени. Тогда текст прочитывается как своеобразное послание в светлое будущее, правда, далеко не коммунистическое. Следует добавить, что само обращение к чуду, «помимо наслаждения, любопытства, всех тех эмоций, которые нам доставляют рассказы, сказки и легенды, кроме потребности развлечься, забыться, предаться приятным и жутким ощущениям», имеет еще одну цель: чудесное является (и мы в состоянии теперь это понять) наиболее полным исследованием реального мира в целом» (из книги Пьера Мабия «Зеркало чудесного»).
2. В своей интерпретации первого чуда в Кане Галилейской автор использует прием иронии (Иисус – товарищ Обыкновеннов, 6 огромных водоносов – 6 стаканов или рюмок, чудо – невероятное событие в поезде, «уверовали в Него ученики Его» – «Пассажир увидел странную бутылку и, кажется, наконец уверовал, что реальность действительно вполне нормальная»). Весь сакральный смысл чуда претворения воды в вино снижается, приземляется («Меня сбивала с толку обыденность обстановки») С какой целью? Что подвергается осмеянию: само чудо или герои, которые не могут понять скрытый, символический смысл происходящего? Безусловно, на наш взгляд, последнее. Кроме того, и сам читатель остается по воле автора «в дураках». И тому есть объяснение. Обратимся за разъяснениями к работе по Булгакову А.И.Мирера-Зеркалова: «...писатель с блеском решил тяжелую литературную задачу. Добиться ощущения достоверности в фантастической вещи очень трудно, если читатели знают, что описываемая ситуация совершенно нереальна. ...А обычно в фантастике персонажи как бы подпирают автора своими плечами: они безмерно удивляются фантастическому событию и тут же начинают в него верить, демонстрируя реальнейшие психологические реакции. И это по закону симпатической магии заряжает читателя. ...Булгаков решает все по-иному. Берлиоз и Бездомный не верят в сатану, и читатель тоже не должен верить! Читателю не следует ощущать себя умником, а персонажей дураками, он должен ставить себя на их место. Посмеиваясь над двумя писателями, попавшими как кур в ощип, мы периодически краснеем, понимая, что и мы – на их месте – вели бы себя точно так же. Ну, разве что не побежали бы звонить в НКВД... Такого сатаны мы бы тоже не испугались. Булгаков не маскирует, а выпячивает литературную условность, сквозь Воланда просвечивает Мефистофель; мы видим, что разыгрывается литературно-психологический этюд, только разыгрывается чисто: персонажи в условной ситуации ведут себя так же, как вели бы себя мы с вами. ...Булгаков сам, решительно, сделал все, чтобы у нас не создалось ощущение фальши – неизбежное, если бы он старался заставить нас поверить в существование дьявола. И мы покорно, даже с увлечением получаем свой урок морали». В замысле Виктора Колупаева, по нашему мнению, прослеживается нечто подобное: благодаря неверию героев, их неузнаванию в товарище в шляпе, в пальто и с портфелем – Христа, автор добивается того, чтобы у читателя не создалось ощущения фальши – неизбежного, если бы он старался заставить нас поверить в существование Бога. «И только теперь покорно, даже с увлечением мы получаем свой урок морали».
Надо сказать, в позднем периоде творчества В.Колупаева евангельские аллюзии будут воплощены в «Сократе Сибирских Афин» (об этом подробно в работе исследователя творчества писателя И.В.Никиенко «К вопросу о структуре и наполнении ассоциативно-смыслового поля индивидуально-авторского концепта Сибирские Афины в поздней прозе В.Д.Колупаева (на материале фрагмента поля, реализующего мотив пития)»).
И наконец, последнее: а для чего вообще понадобилось обращаться автору к евангельским чудесам, в частности к чуду претворения воды в вино? С одной стороны, мы видим материальное воплощение мечты любого советского человека эпохи 70-х с ее бесконечными очередями за хоть какими-нибудь продуктами об изобилии еды и питья. Это подтверждается и тем, что чудо в Кане Галилейской относится богословами к чудесам природным или иначе к чудесам насыщения. Брюс Фредерик в работе «Документы Нового Завета: достоверны ли они?» пишет: «...природные чудеса являлись знаками мессианской эры, которая должна была быть временем исключительного изобилия. На это указывало превращение воды в вино и умножение хлебов. Мессианская эра провиделась также в образе брачного пира...». Но с другой стороны, главное сакральное значение заключается в том, что «чудо, совершенное Христом на свадьбе в Кане, было таким образом указанием на великую радость той эпохи, символом того, что, как утверждал Он и Его ученики, царство небесное приблизилось к человеку. Это значило также, что, вопреки пословице: «Что старее, то лучше», новый порядок, который Он пришел установить, настолько же превосходил старый порядок иудаизма, насколько вино превосходит воду». «Носитель истины» с «тоской и печалью смотрит на странную планету», ведь развитие цивилизации ускорить не удалось, новая эра, когда царство небесное приблизится к человеку, еще не наступила, более того «поезд» человеческой цивилизации опять сбился с пути, а знаки Божественного промысла не прочитываются людьми, но автор ВЕРИТ, что, как написано у Исайи (35:5 и далее): «Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзнутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь». А пока чудеса исцеления еще впереди.
Заключение
В своей работе «Власть апокрифа: библейский сюжет и кризисное богословие художественного текста» Татаринов А.В. пишет: «Человек, ищущий религиозную правду в классических традициях, должен признать: власть канона обязательна, иначе личное творчество духа может утратить стройность и строгость, превратиться в самообольщение с печальными последствиями для нравственной жизни. Но литература – не религия. В ней мы видим власть апокрифа. Художественный текст – не литургия, не собрание молитв: Литература никому не обещает явной и доказанной победы над смертью, она – великая относительность, временно избавляющая нас от бесконечных обязанностей перед миром официального разума и воплотившихся абстракций. Литература не создает храмов, не заставляет принять свой мир как пространство обязательных слов и действий». Литература, по мнению литературоведа, это кризис. «Это зыбкий мир, в котором не всегда уютно человеку, мечтающему о верной букве, способной отворить ворота в рай. В авторских апокрифах на читателя смотрит не Господь, создавший небо и землю, а Бог... Леонида Андреева или Юрия Кузнецова».
Многие уверены: литературное богословие опасно, в нем – ересь. Например, в своем вступлении к пятитомнику «Православие и русская литература» М.М. Дунаев писал: «Религиозность литературы нашей не в простой связи с церковной жизнью проявляется, равно как и не в исключительном внимании к сюжетам Священного Писания – отнюдь не в этом. (Как раз истолкование евангельских тем может быть и антиправославным, и даже антирелигиозным, как, к примеру, у М.А.Булгакова в романе «Мастер и Маргарита» или в айтматовской «Плахе».) (...) Православие устанавливает единственно истинную точку зрения на жизнь – и это-то усваивает (не всегда в полноте) русская литература в качестве основной идеи, становясь таким образом православною по духу своему». Литературу нового времени М.М.Дунаев оценивал как «расцерковленную».
В 1999 г. в Мюнхене вышла работа Вольфганга Казака «Изображения Христа в русской литературе: от древности до конца XX века». В.Казак, немец-протестант, с большой любовью писавший о Православии и русском христианском поиске в литературе, на вопрос: «Не будет ли соответствующая работа литературоведа и подавно неугодным, еретическим трудом?», спокойно отвечал: «Задачи церкви и литературы существенно отличаются друг от друга. Церковь проповедует учение Христа; литература показывает, как люди с этим учением живут, как они это учение видят, воспринимают, что оно для них значит. (...) Литература – великолепное зеркало, в котором отражается отношение писателей к религии, их жизнь с ней, их вера и поиски...».
Список литературы
1. Колупаев В.Д. «Фирменный поезд «Фомич»: (Повесть). – М.: Мол. Гвардия, 1979
2. Володихин Д. Постсоветская фантастика и ее восприятие христианства – http://vrns.ru/projects/52/637/
3. Иероманах Серафим (Роуз). Православие и религия будущего – http://pravoslavie.ru/put/biblio/rose
4. Мирер-Зеркалов А.И. Этика Михаила Булгакова. – http://www.xliby.ru/literaturovedenie/yetika_mihaila_bulgakova/index.php
5. Никиенко И.В. К вопросу о структуре и наполнении ассоциативно-смыслового поля индивидуально-авторского концепта Сибирские Афины в поздней прозе В.Д.Колупаева (на материале фрагмента поля, реализующего мотив пития. – http://viktor-kolupaev.livejournal.com/tag/%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%B8%D0%B5%D0%BD%D0%BA%D0%BE%20%D0%98%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%B0
6. Брюс Фредерик. Документы Нового Завета: достоверны ли они? – http://www.e-reading-lib.org/bookreader.php/86121/Bryus_-_Dokumenty_Novogo_Zaveta__dostoverny_li_oni_.html
7. Татаринов А.В. Власть апокрифа: библейский сюжет и кризисное богословие художественного текста. – http://do.gendocs.ru/docs/index-334984.html
8. Дунаев М.М. Православие и русская литература. – http://st-tatiana.ru/text/33885.html
9. Чекмаев С. Религия и фантастическая литература давным-давно идут рука об руку. – http://mlado.org/modules/myarticles/article_storyid_47.html
10. Священник Даниил Сысоев. Православие и фантастика: границы и перспективы. – http://mlado.org/modules/myarticles/article_storyid_48.html
11. Афанасьева Вера. Искаженные библейские сюжеты в русской литературе. – http://www.mirvboge.ru/2012/07/iskazheniya-biblejskix-syuzhetov-i-smyslov-v-russkoj-xudozhestvennoj-literature/
12. Священник Дмитрий Струев. Евангельские аллюзии братьев Стругацких или великая сила слабости // Фома в Украине. Православный журнал для сомневающихся. – http://foma.in.ua/articles/culture/evangelskie-allyuzii-bratev-strugatskikh-ili-velikaya-sila-slabosti
13. Cвященник Константин Пархоменко. Чудеса в Библии. – http://azbyka.ru/parkhomenko/knigi/parkhomenko_thudesa_v_biblii1-all.shtml
14. Чудеса в Библии. – http://www.imbf.org/3327-chudesa-v-biblii.html
15. Назаренко Михаил. Опыт классификации фантастических жанров. – http://nevmenandr.net/nazarenko/sf.php
16. Мельников А. От героя «безгеройного жанра» к полноценному образу. Некоторые функциональные и типологические особенности героя советской фантастической литературы 70-80-х годов. – http://www.fandom.ru/about_fan/melnikov_4.htm
17. Тодоров Цветан. Введение в фантастическую литературу. – http://bookz.ru/authors/cvetan-todorov/todort01/page-4-todort01.html
18. Голубь мира // Википедия. – http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%BE%D0%BB%D1%83%D0%B1%D1%8C_%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%B0
19. Божья птица // Киевский эколого-культурный центр. – http://www.ecoethics.ru/old/b11a/18.html
20. Вольфганг Казак: «Сегодня невозможно без Христа». В Мюнхене вышло первое исследование образа Иисуса Христа в русской литературе // Независимая газета, 2000.
21. Религиозные и мифологические тенденции в русской литературе XIX века. Межвузовский сборник научных трудов. М., МПУ, 1997.
|
Архив БВИ -> |
[Фантастика] [Филателия] [Энциклопудия] |
|
© БВИ, состав, 2013